В Верхних Зорьках начинался светлый воскресный день. Старый Семён утёр рукавом вспотевший лоб, сплюнул, и собрался было заново взяться за репу, растущую под окном, но вместо этого – с мыслью – «А да ну её на фиг одному надрываться…» вытащил из засаленного кармана примятую пачку Беломора, крикнул: «Эй, бабка, поди сюды!», закурил и стал смотреть на покосившееся крыльцо слева от окна. На крыльце возникла бабка:
- Чего тебе?!
- Поди сюды! – заорал Сёмен. – Сама сажала, сама и дёргай!
- Да пропади она! - ответила бабка и ушла в дом.
Сёмен затянулся пару раз, кинул окурок на землю, придавил носком сапога и ухватился двумя руками за жёсткую ботву. «Эххх, тянем-потянем…» Репа не поддавалась. Из-за высокой изгороди показалась соседская голова.
- Эй, Семён, – закричал сосед, - хошь, подёргаю за поллитры?!
Семён отпустил ботву, посмотрел на соседа и злобно ответил:
- Старуху свою за титьки дёргай!
- Старуха даром даёт! Я тебе по делу говорю!
- Отстань, Михалыч! Нету лишней поллитры!
На крыльце опять появилась бабка:
- Эй, Михалыч, - закричала она, - хорош заливать! У Петровны и дергать там не за что! Даже даром!
Из-за забора высунулась голова соседки Петровны:
- А тебе никак завидно, Пелагея?! У твоего-то даже на репку силёнок не хватает! Полдня уже дергает, а всё без толку!
- А не твоя печаль! – заорала Пелагея, упирая руки в боки. – У вас вон третьего дня, пока вы себя непонятно за что там дёргали, с недокорму цыплята дохнуть начали!
- Да это сучка твоя поганая их придушила! – закричала в ответ Петровна.
- Не могла она их придушить, - рассудительно произнёс Семён. – Неделю с цепи не спускали.
- У сучки то силы немеряно, - произнёс Михалыч. – Привяжите её к ботве, она вам репу и выдернет.
- Машка пускай дёргает, - заявила Пелагея. – А то вишь, прынцесса, приехала с городу и ничего делать не хочет!
Из окна высунулась голова непроспавшейся Машки:
- Не буду я репу дёргать! Вам мама сказала, что я отдыхать приехала, а не батрачить! А поллитры в сарае – завались! У вас там три ящика стоит! Вот и дали бы бутылку дяде Ивану! А то сами не пьёте и другим не даёте!
- Эй, Семён, - закричал Михалыч, - вот девку бы и послушал!
- Там технический спирт, - пояснил Семён. – Перегонять его надо, а уголь закончился. Прохор только через неделю обещал подвезти.
- Да подкопал бы ты эту репу, и дело с концом, - закричала Петровна.
- Да уж подкапывал, мать её, – чертыхнулся Семён. – Там не подкопаешь. Эта репа, что ваша бочка.
- Ну и плюнь на неё, - предложил Михалыч. – Пошли лучше к Ваське-мельнику! У них вчерась именины были! Сейчас опохмеляться должны!
- Да нет, – ответил Семён. – Пока с этой репой не разберусь, никуда не пойду.
- Дед, - закричала Машка, - давай, правда, к Жучке привяжем! Она на зимних каникулах нас троих на одних санях возила! Меня, Зинку и Тоньку из Нижних Зорек!
- Ха-ха!!! – засмеялся Михалыч. – Кобыла, а не псина!
- И вправду, - поддержала соседскую мысль Пелагея, - хоть какой-то прок поимеем! А то спит, да ест – всех делов! Одно слово – питбульша, а толку то?! Дочь вон с городу привезла – самой прокормить не под силу, а у нас тут что?! Лопатой греби?!
- Ладно, ладно, - сказал Семён. – Что мы, лишнюю сучку не прокормим?! Давай, снимай её с цепи! Тросом ботву обмотаем, да к ошейнику прицепим!
Пелагея сошла с крыльца и направилась к будке, в тени которой лежала Жучка. Жучка при виде Пелагеи встала на ноги и закрутила коротким хвостом.
- А ну-ка пошли… пошли…. Цепь твою окаянную снимем и гуляй – не хочу…. - начала приговаривать бабка, отмыкая цепь от широкого, с металлическими вставками, ошейника.
Семён принёс из сарая потёртую толстую верёвку. Через минуту один конец верёвки был намертво обмотан вокруг ботвы, а второй – привязан к широкому жучкиному ошейнику. Машка, Пелагея, дед и Михалыч с Петровной с ожиданием уставились на собаку. Бедная Жучка попыталась сдвинуться с места, но верёвка не пускала. Жучка заскулила, потопталась немного и с горестным видом улеглась на траву.
- Вот вам и кобыла, - разочарованно произнёс Михалыч.
- А, может, Мурку притащим?! – воскликнула Машка. – Жучка терпеть её не может! Как увидит, так и рванёт! А репка за ней и выскочит!
- Да где ж ты её найдёшь-то днём? – возразила Пелагея. – Её и с огнём не сыщешь, разве что на кровати ежели спит или в сарае где-нибудь…
- А покликать если? – сказал Семён. – Молока налить.
- Мурка-а-а-аааа! – закричала Машка, высовываясь из окна всем телом. – Мурка-ааа-аааа, иди ко мне!!! Молочка налью!!!
Из глубины дома раздалось мяуканье. Жучка приподняла морду над землёй, оскалилась и зарычала.
- Ты смотри! – поразился Михалыч. – Щас точно рванёт!
Возникшая на крыльце Мурка оказалась в зоне видимости Жучки. Жучка с громким лаем рванулась вперёд и следом за ней выскочила огромная, облепленная землёю, репка. Мурка зашипела, распушила хвост, задрала его трубой и нырнула обратно в дом. Жучка взбежала на крыльцо, едва не сбив Пелагею, и ринулась следом за Муркой, волоча за собой репу на верёвке. Машка исчезла из оконного проёма. Пелагея, с криком: «Куды?!» бросилась следом за репой. Из дома понеслись крики, лай, грохот и звон.
- Свят, Свят, - перекрестилась Петровна.
Семён какое-то время смотрел на дыру в земле, а затем достал ещё одну папиросу, закурил и сказал Михалычу:
- Пущай теперь сами разбираются и с репой, и с сучкой. Наше дело сделано.
- И то верно, - поддакнул Михалыч. – Наше дело малое – стариковское. Я вот помню…
Закончить Михалычу не дали – из дома повыскакивали обратно – окончательно ошалевшая Мурка, за нею рассвирепевшая Жучка, следом – орущая: «Жучка, стоять!!!» Машка, и - последней – матерящаяся Пелагея со скалкой в руке. Мурка метнулась через калитку и рванула вниз по дороге. Жучка на полном ходу прыгнула на калитку, сбила её с петель и, поднимая пыль, с бешенным лаем понеслась за Муркой. Таким же бешенным лаем залились цепные псы вдоль улицы. Репа снарядом летела в воздухе. Машка, успев крикнуть: «Дед, там сервант разбился с сервизом!!!», перемахнула через сбитую калитку и кинулась вдогонку за набирающей скорость Жучкой. Бабка, размахивая скалкой, выскочила на дорогу, встала на калитку и заорала:
- Убью, всех убью…!!! Суки чёртовы…!!!
Семён тоже вышел на дорогу, прищурился, пытаясь разглядеть в облаке пыли собаку с внучкой, не разглядел и сказал огорчённо:
- Эх, пропала наша репа…
Пелагея, повернувшись к деду, закричала: «Да какая тебе репа, старый дурак?!» и с размаху огрела Семёна скалкой по голове. Семён, получив удар, пошатнулся и, хватая руками воздух, упал на землю.
- Убили, люди добрые!!! – закричала Петровна, тоже выскакивая на дорогу. – Убили Семёна нашего!!!
В соседних домах захлопали двери. Петровна продолжала голосить. Пелагея с недоумением смотрела то на скалку, то на лежащего лицом вниз Семёна, из-под головы которого уже натекала лужица оседающей в серой пыли крови. Михалыч, воспользовавшись моментом, проник в соседский сарай и засунул в карманы штанов две бутылки технического спирта. Взяв третью бутылку, он открыл её трясущимися руками, перекрестился и сделал пару глотков. Секунду, другую после этого он просто стоял с широко разинутым ртом, а затем лицо его исказилось, а глаза налились кровью. «З-за С-сеню н-нашего, - выдавил он из себя спустя минуту, выходя из сарая, - ц-царство е-ему н-небесное…» Толпа на улице продолжала расти. К голосившей Петровне присоединились другие бабы. Из-под земли, радуя глаз, торчала густая ботва оставшейся репы. Михалыч посмотрел на синее небо в лёгких облаках, вздохнул и задами отправился к Ваське-мельнику. «Помянем Сеню, - философски раздумывал он. – Васька на это дело две поллитры поставит… Эх, вот она - наша жисть...»
|
